...
Потом пришли месяцы выцветающего солнца и медных листьев.
Из бледных улиц доносилась горечью жареных конфитюров и ароматом листьев.
А запах тот странным образом напоминал урегулированные судьбы и упорядоченные жизни.
Потом началась серия бесконечных бесед, непонятных, как «сама жизнь».
Эти беседы относились к осенним листьям, которые нуждаются в серых дождях и сладких, тихих туманах для того, чтобы они смогли пожелтеть; их темой были какие-то серые, сладкие дожди, длящиеся бархатные туманы, обвивающие собой еще зеленеющие, но уже слабые листья, в судорожной грусти серой мглы.
Тогда обращается внимание на необычные, не замеченные до сих пор дела; что, например, те самые листья в серой мгле еще зеленые, но становятся ржаво-красными в хромовом свете полдня; что серые стены, белеющие в тишине на оловянном море неба — такие легкие, как коробки пушистой бумаги с целлулоидными прямоугольниками в дни голубого неба; и как они подражают только бетонным стенам.
А разговоры эти подменяли однозначно деликатные и очень важные дела, которые должны были быть, собственно, сейчас немедленно улажены: любовные объяснения и признания; непонятное счастье; и то, всегда неразрешимое дело: как жить?
И, собственно, ничего не сделано. А казалось, что делается много чего: все, чего можно достичь в жизни. И теперь люди чувствуют ответственность за жизнь: с ними происходит нечто подобное тому, что и с листьями, которые сейчас кажутся твердыми и как бы соответствующими запаху.
Итак, это начинается вновь: жизни достаются вещи и судьбы. Распространяются подробностями различных ситуаций, ожиданием и разочарованием; нарастают округлостями неожиданных смыслов.
Так оправдана жизнь: сладким барахлом, которое начинается — всегда — «сломанным сердцем», а заканчивается твердым решением: «жить», определенным согласно старомодной, весьма потрепанной терминологии: смирением".
Дебора Фогель
«Акация цветет»
